Неточные совпадения
Наш ментор, помните колпак его, халат,
Перст указательный, все признаки ученья
Как наши робкие тревожили умы,
Как с ранних пор привыкли
верить мы,
Что нам без
немцев нет спасенья!
Он живал в этом имении в детстве и в юности, потом уже взрослым два раза был в нем и один раз по просьбе матери привозил туда управляющего-немца и
поверял с ним хозяйство, так что он давно знал положение имения и отношения крестьян к конторе, т. е. к землевладельцу.
— А кто же больше?.. Он… Непременно он. У меня положительных данных нет в руках, но я голову даю на отсечение, что это его рук дело. Знаете, у нас, практиков, есть известный нюх. Я сначала не доверял этому
немцу, а потом даже совсем забыл о нем, но теперь для меня вся картина ясна:
немец погубил нас… Это будет получше Пуцилло-Маляхинского!..
Поверьте моей опытности.
Я
верю, что и лучшие из
немцев, наиболее тонкие из них, пережили минуты страха за судьбу Парижа.
Нелепее, глупее ничего нельзя себе представить; я уверен, что три четверти людей, которые прочтут это, не
поверят, [Это до такой степени справедливо, что какой-то
немец, раз десять ругавший меня в «Morning Advertiser», приводил в доказательство того, что я не был в ссылке, то, что я занимал должность советника губернского правления.
— А что касается нашей встречи с Лиодором, то этому никто не
поверит, — успокаивал
немец. — Кто не знает, что Лиодор разбойник и что ему ничего не значит оговорить кого угодно? Одним словом, пустяки.
— Не перешибай. Не люблю… Говорю тебе русским языком: все подлецы. И первые подлецы — мои зятья… Молчи, молчи! Пашка Булыгин десятый год грозится меня удавить,
немец Штофф продаст, Полуянов арестант, Галактион сам продался, этот греческий учителишка тоже оборотень какой-то… Никому не
верю! Понимаешь?
Каролина Карловна отрицательно покачала головой, к хоть после того, как Павел сделал Каролине Карловне откровенное признание в своей любви, они были совершенно между собой друзья, но все-таки расспрашивать более он не почел себя вправе. Впоследствии он, впрочем, узнал, что виновником нового горя Каролины Карловны был один из таинственных фармацевтов. Русскому она, может быть, не
поверила бы более; но против
немца устоять не могла!
— Прежде мы солдатчины почти не чувствовали, а теперь даже болезнью от нее не отмолишься. У меня был сын; даже доктор ему свидетельство дал, что слаб здоровьем, — не
поверили, взяли в полк. И что ж! шесть месяцев его там мучили, увидели, что малый действительно плох, и прислали обратно. А он через месяц умер! — вторит другой
немец.
— Нет, ты бы на немца-то посмотрел, какая у него в ту пору рожа была! И испугался-то, и не верит-то, и за карман-то хватается — смехота, да и только!
Лучше скажу тебе: даже
немец здешний такое мнение об нас, русских, имеет, что в худом-то платье человеку больше
верят, нежели который человек к нему в карете да на рысаках к крыльцу подъедет.
— Товарищи! Говорят, на земле разные народы живут — евреи и
немцы, англичане и татары. А я — в это не
верю! Есть только два народа, два племени непримиримых — богатые и бедные! Люди разно одеваются и разно говорят, а поглядите, как богатые французы,
немцы, англичане обращаются с рабочим народом, так и увидите, что все они для рабочего — тоже башибузуки, кость им в горло!
А русский? этот еще добросовестнее
немца делал свое дело. Он почти со слезами уверял Юлию, что существительное имя или глагол есть такая часть речи, а предлог вот такая-то, и наконец достиг, что она
поверила ему и выучила наизусть определения всех частей речи. Она могла даже разом исчислить все предлоги, союзы, наречия, и когда учитель важно вопрошал: «А какие суть междометия страха или удивления?» — она вдруг, не переводя духу, проговаривала: «ах, ох, эх, увы, о, а, ну, эге!» И наставник был в восторге.
Предсказание послали к Степану Михайлычу, который хотя и сказал «Врет
немец!», но втайне ему
поверил; радостное и тревожное ожидание выражалось на его лице и слышалось во всех его речах.
Шабельский. Вздор!.. По-моему,
немцы трусы и французы трусы… Показывают только друг другу кукиши в кармане.
Поверь, кукишами дело и ограничится. Драться не будут.
— Ну, нет так нет — не в том штука! А вот мы в святого духа
верим, а вы,
немцы, не
верите!
— Да что ты, Мильсан,
веришь русским? — вскричал молодой кавалерист, — ведь теперь за них мороз не станет драться; а бедные
немцы так привыкли от нас бегать, что им в голову не придет порядком схватиться — и с кем же?.. с самим императором! Русские нарочно выдумали это известие, чтоб мы скорей сдались, Ils sont malins ces barbares! [Они хитры, эти варвары! (франц.)] Не правда ли, господин Папилью? — продолжал он, относясь к толстому офицеру. — Вы часто бываете у Раппа и должны знать лучше нашего…
Этот большой, медно-рыжий человек, конечно, усмехался, он усмехался всегда, о чём бы ни говорилось; он даже о болезнях и смертях рассказывал с той же усмешечкой, с которой говорил о неудачной игре в преферанс; Артамонов старший смотрел на него, как на иноземца, который улыбается от конфуза, оттого, что не способен понять чужих ему людей; Артамонов не любил его, не
верил ему и лечился у городского врача, молчаливого
немца Крона.
Я не могу
верить!..» — говорила она и решительно было не хотела отдавать вещей пришедшему за ними
немцу.
— Видели, как Кун вчера якобы на охоту с ружьем ходил? — рассказывал Собакин. — Думает, что так ему и
поверили… а еще
немец! Агашков прошлой ночью сам ездил потихоньку посмотреть место… Да и другие тоже. И все, главное, думают, что никто и ничего не знает, точно все оглохли и ослепли.
Она
верила в бога, в божию матерь, в угодников;
верила, что нельзя обижать никого на свете, — ни простых людей, ни
немцев, ни цыган, ни евреев, и что горе даже тем, кто не жалеет животных;
верила, что так написано в святых книгах, и потому, когда она произносила слова из Писания, даже непонятные, то лицо у нее становилось жалостливым, умиленным и светлым.
— Вот и Коля-телеграфист так же говорит: быть поскорости бунту!
Немцев тоже боится, а доктор — не
верит!
Или, еще вернее, мне не
поверят, потому что этому и нельзя
поверить, чтоб я, калужанин, истинно русский человек, борец за право русской народности в здешнем крае, сам себе первенца
немца родил!
Теперь он старался быть как все, вежливым, приличным, скромным; на нем было надето пальто из настоящего английского сукна и желтые ботинки, и он
верил в них, в пальто и в ботинки, и был уверен, что все принимают его за молодого
немца, бухгалтера из какого-нибудь солидного торгового дома.
В патриотизм правительства не
верили и подозревали его в тайном сочувствии
немцам и желании сепаратного мира.
— «Это, говорит, новшество, а я по старине
верю: а в старину, говорит, в книгах от царя Алексея Михайловича писано, что когда-де учали еще на Москву приходить
немцы, то велено-де было их, таких-сяких, туда и сюда не сажать, а держать в одной слободе и писать по черной сотне».
— Немало стою здесь, а только и слышу в речи твоей: Иоанн, да Ахмат, да Софья и опять Ахмат да Иоанн. Не трунишь ли над старыми грехами моими?.. Крыться не хочу, было время, и я оплошал, оробел, сам не знаю как. Кто этому теперь
поверит? Правду молвить, и было чего бояться! В один час мог потерять, что улаживал годами и что замышлял для Руси на несколько веков. Господь выручил. Но… по нашей пословице, кто старое помянет, тому глаз вон. Оправь меня в этом деле перед
немцем. Спи здорово, Аристотель!
— Не важная сумма, не извольте беспокоиться. Я не за этим,
верьте слову. А как, собственно, генерал Крафт завтра спросят: был ли, и хоть они и не начальник мне прямой, а все нельзя их не уважать, ну и нрав у них аккуратный… Из
немцев они… А тут и Анна Каранатовна пожелали книжки послушать… у меня же случилась…
— Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с
немцами. Ездили с Вейротером
поверять диспозицию. Как
немцы возьмутся за аккуратность — конца нет!
Немцы стали
верить в немецкого Бога.